Николай Ефимович Чичин родился 28 мая 1925 года в селе Баевка Николаевского района. В 1942–1943 годах был курсантом 230-й снайперской школы близ Инзы. С 20 октября до середины декабря 1943 года – снайпер 111-й стрелковой дивизии. Первое ранение. С 17 января по октябрь 1944 года – командир отделения 80-й Гвардейской стрелковой дивизии II-го Украинского фронта. Второе ранение. С ноября 1944-го по май 1945-го в составе 317-й стрелковой дивизии. В апреле 1945-го получил третье ранение.

Всегда поражала в этом человеке необычайная житейская сметливость. Всё, что он делал, как-то очень добротно выходило. «Правский мужик» – так бы сказали о нём односельчане.

Он учил ребят Новоульяновской средней школы № 1 вождению. Ребята уважительно и к машине, и к инструктору относились. Николай Ефимович умел каждого заинтересовать, поэтому руководство школы № 3 очень обрадовалось, когда он согласился преподавать ученикам теорию автодела.

Ещё удивляло умение Николая Ефимовича самую суть человека определять. Фальшь он чувствовал сразу. И не перед каждым сам открывался, но если кому поверит, всю душу до донышка распахнёт. Война в его рассказах всегда другая. С правдой неприкрытой.

И никто их не проводил

В мае 1941 года Николаю Чичину исполнилось 16. Отец тяжело болел. Пришлось бросить учёбу и отправляться на заработки. Взяли заправщиком в тракторную бригаду.

22 июня находились в поле. Где-то часов в 11 приехал возчик керосина и сообщил: «Мужики! Ведь война началась». Так и сели. Никто даже и не спросил, с кем, – ясно, что с немцами. Войну ждали, но радио и газеты призывали не поддаваться на провокации, поэтому люди не сразу поверили – надеялись, что это и есть провокация.

Часа через два прибыл представитель райкома партии и начал давать чёткие указания, вот тогда и поняли, что произошло нечто страшное.

Вся весновспашка давно закончилась. Часть тракторов была разобрана. Ремонтировались. Поступил приказ: во что бы то ни стало к утру собрать все тракторы и прибыть на них на станцию.

Всю ночь жёг Николай факелы, а мужики тракторы собирали. К утру дождичек прошёл. Свежо, тихо стало. Мужики перекурят, перекинутся словами и опять за работу. Никто домой не сходил, с семьёй не побыл. Керосиновозчик привёз к тому времени водки и рыбы солёной. Выпили. Второпях попрощались и тронулись на отремонтированных за ночь тракторах в путь.

Оказалось, что навсегда. И никто их не проводил, и с семьями они не попрощались. Наверное, каялись потом, а, может, и не успели: самые первые из ушедших все полегли – из них ни один в село родное не вернулся. Такие орлы, такие ребята были...

«Эх, дороги...»

Война для Николая Чичина началась под Харьковом. Состав с новобранцами остановился в 70-ти километрах от фронта. (Перед этим несколько месяцев в своей области под Инзой они с земляком Николаем Шестаевым обучались снайперскому делу). Получили по долгожданной винтовке.

– Когда я слышу песню «Эх, дороги, пыль да туман», всегда вспоминаю военные марши. Особенно первый. Не всегда верно показывают их в фильмах и книгах. У нас по-другому было. Целыми неделями иногда шли. Двигались в основном ночью. Движение войск должно быть незаметным. Остановок возле ручьёв и речек избегали: сделает во время марша человек два-три глотка – дальше идти не сможет. Заснул на ходу, забылся – обязательно воткнёшься в идущего впереди.

Команда о привале прозвучит – не ищешь, где посуше, а падаешь снопом там, где стоишь. Команда «подъём» всегда некстати. Ломит всё тело, никак не встанешь. Сначала одну ногу откладываешь, потом – вторую. Думаешь, что идти не сможешь, но потом втягиваешься постепенно. По твёрдому покрытию (по асфальту, щебёнке) идти нельзя – обезножишь. Только по земле, по полевой дороге. И никто ни с кем не разговаривает.

Каждый думает о своём. Но вот спереди или сзади неожиданно появляется такой же, как и все, «обдрюпанный» солдатик и начинает частушку, обычно озорную до невозможности, для поднятия духа.

Первый бой

Сначала были слышны разрывы снарядов, бомб. Ещё ближе пулемёты заговорили, потом вдалеке автоматные очереди затрещали. Канонада, зарево. Такое ощущение, что скоро в пекло все угодят. Встали. Звучит приказ: взять населённый пункт. Солдатики один от другого метров на восемь-десять отдалены, движутся, немца не видят.

Ни он не стреляет, ни наши. И вот к огородам, к домам подошли. Команда: «Закрепиться». Только закрепились – «ух-х»: наши танки сзади снарядами угостили. Неувязочка вышла... Потом рассуждали: танковому соединению задание дали подкрепить, поддержать. А без боя зашли. Видят, что впереди двигаются, вот и «помогли»...

Ещё ночь шли. На столбах провода порваны. Тишина настораживающая... Как только туман рассеиваться стал, сзади по «Иванам» ударили. А шли во весь рост, куча мала образовалась. Врассыпную бросились, перебежали, кое-как подобрались друг к другу.

Приказ «окопатъся». К городу Александрия подвели. И пошло: то наши в наступление, то немцы. Захлёбываются и – назад. Бегут, через трупы спотыкаются, особенно, ночью.

Нелёгкая наука

Снайперы приучены убивать. Они умеют замаскироваться. Задача снайпера в бою – деморализовать обстановку в стане противника. Прежде всего, выбирают их командира. Если такового нет, то самого активного. Ещё очень важно пулемётную точку поразить. Снайперы обычно вдвоём действуют. Если напарник видит, что ты поразил, то он не стреляет. Если ты не смог, он мгновенно стреляет. Ведь цель та же была.

Однажды два Николая поразили очередную цель. Шестаев говорит Чичину:

– Давай, сползаем. Посмотрим.

– Ты с ума спятил! Плохо может кончиться.

– Я пойду. Холодно стало. Все подошвы перетёрлись, и у тебя голые пальцы видны. Может, обувку раздобуду.

И уполз. Для Чичина минуты вечностью показались. Глаза разболелись от напряжения. Нет и нет. Наконец, приполз Шестаев. Сапоги притащил немецкие. Переобувайся, говорит.

Настоял. Смерил ступню. Размотал портянки. Трофей не лезет. Подъём не тот. Хорошо, что не подошли. Запросто обвинить могут в мародёрстве. Такое бывало.

У каждого снайпера свой почерк. Выходит наша пара на задание: убрать немецкого снайпера. Один ползёт, другой держит под контролем противника, чуть замеченного. В случае, если тот шевельнётся, надо успеть обезопасить своего. Отполз намеченное расстояние – даёт сигнал напарнику.

Переползли… Вот и немецкий окоп. Дальше ползти нельзя: окоп свежий. Надо ждать рассвета. Теперь – кто кого. Впереди не просто солдат, а хитрый, подготовленный снайпер, он стреляет в наших товарищей. Одного убьёт – затихнет. Лишних выстрелов не делает. И нам нельзя: промазал – себя показал.

Солнце с его стороны стало светить. В момент выстрела кукурузный листок как ветром колыхнуло. Но ветра-то нет! Говоришь напарнику тихо: «Оптику наведу, посмотрю, не он ли, сволочь?» Точно, надо брать на прицел. Как только шевельнулся кукурузный листок, Николай Чичин выстрелил. Истошно заорал немец. Приподнялся от земли и стих.

Наступают часы ожидания: спиной друг к другу ждать и себя не проявлять иногда и до заката солнца. Курить нельзя, да и нечего. Жрать хочешь, но кормить тебя никто не придёт. Иногда просишь Бога, чтобы подняли в бой: в сумятице боя в немецких окопах можно обнаружить съестное. Вот и размечтаешься…

***

Ананьев Иван, напарник Николая, винтовку первым достаёт – сразу выстрел. Значит, есть жертва. Сигнал – и немцы уже пошли в наступление.

Только стал Николай подниматься, как Иван его прижал к земле. Когда тот очухался и вылез из-под него, увидел, что лицо у друга белое-белое. Перевязал. Иван застонал… А выползать нельзя: немцы из пулемётов трассирующими валят. Николай чудом добрался до людей. Дали двух солдат, на плащ-палатке дотянули до медсанбата. Там и умер Иван. Спаривать снайперов не с кем. За короткий срок не подготовишь.

Случай и смекалка

Вот говорят: всю войну провоевал в одной дивизии, даже в полку, роте, взводе… Это такая редкость. Чаще всего неправда. Если ты ранен, то ты никак не попадёшь даже в свою дивизию. Тебя из госпиталя заберут покупатели, а твоя часть (её остатки) уже отошла на переформировку: знамя сохранилось, да сколько-то личного состава.

Вчерашние незнакомцы становятся друзьями. Человек не может один.

Нашли и Николай с Алёшкой друг друга. Вместе бежали. Нашли момент «рассуждалками» обменяться:

– Долго мы с тобой голодать будем. Смотри, сколько сидоров у них.

– Бомба – дура, она найдёт и на окраине. А мы там места не найдём.

– Давай за угол забежим, а потом вернёмся. Все побегут дальше, а мы здесь и сыты будем, и отдохнём несколько часов.

На войне только случай и смекалка выжить помогают. Многие наши ребята во время Великой Отечественной гибли от того, что не знали, как вести себя в той или иной ситуации.

Особенно в первые месяцы. И только когда старые вояки и новобранцы перемешаются, тогда молодые начнут познавать науку выживания. Если попался надёжный товарищ, даст верный совет во время боя.

– Вот показывали сюжет из Чечни: солдат на танке, другие – рядом, сзади и спереди. Это верная смерть. Так только к девкам ходить можно в мирное время. Танк пошёл – будь метров за тридцать от него, и обязательно сбоку, а не сзади. Ведь солдат-пехотинец нужен танкисту, чтобы оградить его. Надо же спастись, пока танк бьёт и в него бьют, – тебя осколками заденет.

После нескольких боёв к нему присмотришься и уже не боишься. Идёт на тебя танк – не высовывайся, не показывай себя в окопе. Допусти до определённого расстояния и бросай гранату. Не успел – пропусти. Через тебя снаряд летит – нагнись. Вот так и изучаешь войну. Жаль, что на войне, а не раньше. Меньше бы людей потеряли. Были командиры – напрасно людей на смерть посылали. Окриком, нахрапом действовали, а людей надо умом, сердцем понимать.

Ярость окружений

Дивизия попала в окружение. В марте на западе ночи тёмные. Младшему сержанту Чичину вдруг так спать захотелось – много времени без сна.

А спать боится: немец пойдёт – в плен попадёшь. Немецкие пулемётчики совсем рядом окопались. Попросил товарищей разбудить, если что. Лимонку взял. Запал вставил, положил её рядом. Плащ-палатку накинул. Вздремнул несколько минут, а как будто пятеро суток проспал – так светло стало в голове. И вдруг – стук по земле. Выглянул. Никого нет. Наверное, думает, ноги у ребят замерзли, они нога об ногу и хлопают. Приподнялся в сторону противника посмотреть в темноту кромешную. Фигура поднялась, потом – вторая. Чичин огонь открыл. На выстрелы с той и другой стороны ответили. И вдруг совсем рядом встали две фигуры и кричат: «Не стреляйте! Свои!» Дал команду идти в сторону пулемётчика. Странно: форма немецкая, а свои. Почему? Доказывают: из окружения выходят. Отправил Николай их к командирам.

Но не кончилось на этом. Однажды вызвали: «Младший сержант Чичин, следуйте за этим человеком». Мысли разные: «За что с фронта меня? Вроде языком лишнего не трепал».

Пришли в штаб. Там про тех двоих спрашивают: как было, что при обыске нашли, что они сказали, кто при этом рядом был.

Оказалось, те двое, действительно, русские, но не из окружения прорывались: «власовцы» за языком пришли.

– Отправился опять к «тёще на блины». К своим окопам. Так есть захотелось. Солдата-проводника о хлебе спросил. Зашёл в один дом. Молоком, хлебом угостили. С таким удовольствием съел. Ушёл благодарный. Там уже немец шрапнелью шпарит.

Командир роты говорит:

– Найди товарища понадёжней. Между нами и штрафниками образовался разрыв. Скажи их командиру, чтобы растянулись.

Взял товарища. Пошли. Темень ужасная. Доходят. Свежие окопы. Ни в одном, ни во втором никого нет. В чём дело? Пошли по следам. Добрались…

Убедились, что их рота отходит. Снова ад кромешный. Договорились дежурить около штрафников: у них связь есть, и больше возможности выйти из окружения. Только залегли, команда: «На прорыв». Под ногами вроде щебёнка, а ноги о трупы спотыкаются. Враг трассирующим встретил солдатиков. Вперёд побежишь – лоб подставишь, назад – спину. Так и так – смерть. Понял Николай: надо ложиться – верхом бить станет.

Прорвались. В чистое поле вышли. Избитые, раненые, изодранные, усталые. Там уже другая дивизия – своя на другой план вышла.

Новая дивизия, другие командиры. Друзей подбирай уже других...

***

В Будапеште дрались за каждый дом, за каждый этаж, с одной улицы на другую по трубам пробирались. Весь город в руинах. Немецкое командование убедило своих солдат в готовящемся прорыве, и они тщательно окопались, а когда поняли, что пополнения не будет, паника началась. Они рвались, но в ловушку.

Пробегал Чичин мимо зоопарка. Так жалко слона стало! Сетки у большинства клеток пробило, и мелкие звери разбежались, а этот – громадина, дурак большой, топчется, бедненький. Голодный более, чем испуганный. Хоботом бумагу собирает...

***

Николая Чичина в штаб вызвали. «Мы вас на курсы посылаем». Где машиной, где пешком – прибыли в Крюков на Днепре. Ночью на станцию нас повели. Набили в вагон так, что ноги негде поставить, не то что присесть. Кругом громыхает, в вагонах дышать нечем, курить запрещено. Вместо тыла на фронт прикатили. Остановились в поле – кругом стрельба. Не поймут солдатики, куда и зачем бегут. К утру добрались до населённого пункта. Там вооружили: кому – винтовку, кому – автомат. Так началась Корсунь-Шевченковская операция...

Самое пекло

Бросок через поле, в непролазной грязи, а сверху простреливают. К вечеру вышли на железнодорожный путь. Шли вдоль полотна, в мёртвой тишине под звёздным небом. Полная неизвестность. Вот и населённый пункт, там наши ребята. Надо их заменить и к утру занять оборону.

Возле хаты два солдатика сетуют:

– На той стороне реки, где немцы, берег крутой, а на этой – отлогий. Доходим до реки и захлёбываемся кровью.

В окопы спустились. Тихо, снайперских выстрелов нет. Сутки отсидели. Напротив – два огорода. Хозяева говорят: «Берите кур, вы же голодные».

На той стороне немцы свиней режут, кудахтанье кур слышно, а у нас это мародёрством называют. Да и сырых их, что ли есть-то? Старик советует:

– А вы, ребятки, зажмите крепче, башка оторвётся. И щипать их не надо. Печь растопите, в чугун суньте и идите по своим делам. Разбомбит, значит, так и быть. А если всё благополучно будет, то вечером мясо будет готово. Потроха выкинуть можно, а пёрышки обобрать.

Ещё один урок получил.

***

Утром 5 марта 1944 года началось светопреставление. Пронеслись наши самолёты: хаты горят, брёвна трещат. Поступила команда: «Вперёд», а там пулемёт заиграл. Его и снял Николай Чичин. Немец приподнялся, пулемёт перетянуло через плетень, и он животом повис. А впереди… Добегают ребята к реке и как пробки падают. Только шинелишки мотаются. Их течением тащит и тащит.

Николай решил: «Не побегу так. Не хочу быть мишенью». За тополь, за пень... Залёг и быстро взвесил обстановку. Как только достиг «полколена», упал там, где глубже, и – ногами, а потом и вовсе вплавь.

До берега счастливцев мало добралось. Да и те, что доплыли, вскарабкаться на крутой берег не могут. Помог овраг, что к речке спускался.

Оттуда взяли на прицел знаковые мишени. Притихли немцы, и солдатики, увлечённые успехом, в поле полезли. И тут впереди и сзади пулемёты заработали: немцы обманули, оставили пулемётные точки.

Николай упал, раненный в левую ногу и руку: в глазах искры, по телу пот прошёл. Оглянулся назад: метрах в ста пятидесяти – дом. Надо доползти до него. Добрался и потерял сознание. Когда очнулся, солдата бегущего разглядел. Заорал во весь голос, заявляя о себе. Тот обратил внимание, остановился помочь. Рискуя жизнью, незнакомца спас.

Больше его Николай никогда не видел

И было небо голубое

В первые дни мая младший сержант Николай Чичин оказался в группе раненых, догоняющих фронт. Рука вздулась. Пальцы толстые стали, посинели, ломят: не долечили. Обратился к медикам. Испугались за него. Оставили на ночь в санчасти, а утром отправили в госпиталь. Распороли, а из опухоли зелень полилась. Нитки от швов оказались внутри. Гнить стали.

Известие о Победе встретил в госпитале. Окна настежь открыты. Откуда цветы взялись? Ковры появились везде. Такой праздник великий и такой долгожданный. Небо голубое-голубое было. И много травы зелёной. Потом начали вызывать всех по три-пять человек. Объясняют, что можно посылки домой отправить: рядовым по пять килограммов, офицерам – по десять.

– Заходим, как в магазин, набираем всё, чего душа желает, – от носков до туфель. Всё это на полках лежит, в руки просится. Глаза разбежались. Только набрал, медицинская сестра приходит, в ординаторскую зовёт. Там военные сидят в белых халатах. Он всех уже знает, кроме чернявого. Тот задал несколько элементарных вопросов и неожиданно заявил:

– Получите обмундирование. Нужно отправляться в командировку.

Вышел, обескураженный, в полном недоумении. Не осталось времени и посылку оформить. Попросил соседа отправить, адрес написал.

Подошла машина. Сели человек пятнадцать командированных, все меж собой не знакомы. Привезли в монастырь. Посадили у фонтанчика: «Ждите». Вокруг офицеры снуют. Не понятно, куда и зачем привезли.

Осмелились, позвали младшего сержантика. Ясности не внёс.

Расселили. Кормят хорошо. Подъёма никакого. Отбой тоже неопределённый. Вместо воды пиво подают в бочонках. Рай, а не жизнь. А солдатики меж собой переговариваются, осуждают житьё своё непонятное.

Наконец собрали:

– Среди вас – нехорошие настроения. Сколько понадобится, столько и будете в командировке. Где необходимо, там и будете служить. Победу одержали вместе, а крепить её нам. И разговоры на эту тему прекратить.

И с 9 мая 1945 до 1950 года угодил младший сержант Николай Чичин в долгую командировку: для него «война» продолжилась в Австрии, Венгрии, Чехословакии…

***

После увольнения в запас Николай Ефимович возвратился в 1950 году в родную Баевку. Женился на учительнице. Пятеро детей у них: два сына, три дочери. С 1966 года живут в Новоульяновске. Работал шофёром в автохозяйстве, инструктором по автоделу.

В майские дни у Николая Ефимовича день рождения. Все его юбилеи к Победе приурочены. 28 мая ему исполнилось 85 лет. За участие в Великой Отечественной награждён медалями: «За отвагу», «За взятие Будапешта», «За Победу над Германией».

8 мая 2010 года его пригласили на торжественную встречу в честь юбилея Победы. Неожиданно через 65 лет после окончания Великой Отечественной войны губернатор Ульяновской области С.И. Морозов вручил Николаю Ефимовичу сразу два ордена Славы.

Учреждён орден 8 ноября 1943 года, а приказ командира 111-й стрелковой дивизии о награждении Николая Чичина был 12 декабря 1943 года, в числе самых первых в Красной Армии. Было тогда бойцу 18 лет. Видимо, ранение помешало вручить этот орден – дивизия ушла вперёд. Второй орден Славы сержант Николай Чичин должен был получить по приказу командира 317-й стрелковой дивизии от 17 апреля 1945 года, но и тут помешало ранение.

Так в мае 2010 года Николай Ефимович Чичин получил перед праздником Победы два ордена Славы. Прожил жизнь сержант и не знал сержант об этих наградах.

Валерий Кислинский

«Мономах», 2010 г., №3(62)